 |
 |
|
 |
| |
Юрий Тоскалёв
* * *
"Вначале было слово…"
(Евангелие от Иоанна)
И было слово. Острой бритвой
Оно срезало слой за слоем
За веком век - всё то пустое,
Что обнажалось в час молитвы
И там, где небо пеленало
В парчу последний миг заката,
Была часовенка объята
Свеченьем тонким, в полнакала.
И оттого, наверно, Слово
Казалось мне ещё весомей,
Когда на золотой соломе
Оно возвысилось под кровом
Часовенки той незнакомой.
* * *
С тобой иль без тебя … О, нищета
Рассудка моего без вдохновенья,
Без кружевной накидки на коленях,
Украденной у осени с холста.
Какими я глазами подглядел,
Поверил как в поленовскую тайну
И в Левитана росчерк неслучайный,
Похожий на прозрачность па-де-де.
О, нищета моих усталых рук!
Когда б я мог вот так, на полувздохе,
Подобно им выпрашивать по крохам
У осени её немой испуг.
Когда б я мог переложить его
На музыку сонета и колени -
С тобой или без тебя - не в том значенье -
Свои укрыть в предчувствии снегов.
* * *
Напомните, какой сегодня год?
Не високосный ли? - Готов признаться:
Мне надоела роль, и смех паяца
Наскучил суммой воспалённых нот.
А в високосный - всё на час, другой
Свободы больше, и в холодный минус
Февральских вечеров тогда я ринусь
Разменивать последний золотой.
Ещё под впечатленьем рождества
И святок с голубиным воркованьем
Под утренними окнами и бранью
Худых дворняг, не помнящих родства,
Я вдруг отдамся праздности, как лорд,
К тончайшему привыкший наслажденью,
И к лености, и к сладкому глинтвейну
В бокале, отражающем аккорд
Полночной тишины. … О, боже мой!
Но почему желанный гость так редок -
Из четырёх фарфоровых тарелок
Он только на одной!
* * *
Позвольте мне остаться у огня -
Глубокому отдаться созерцанью
Лица Его. И чувствовать дыханье,
И пить согретое вино, приняв
Из рук Его. Позвольте продолжать
Движение в пространстве по спирали
И, как бы прикасаясь к чаше Грааля,
Оставить боль на лезвии ножа.
О, лицедеи круглого стола!
Сэр Персиваль и прочие в одеждах
Святых отцов. Позвольте мне, невежде,
Хлеб с вами преломить, и пусть зола
От очага останется на мне,
На сюртуке плебейском, на бумаге,
Что стерпит всё - и взгляд, и выпад шпаги,
И лавра ветвь в распахнутом окне.
* * *
О, это красное вино!
Под сургучом, в сосуде пыльном
Из погребка, что в старом Вильно,
С осенней прозой за окном,
С чужим дождём. И пёстрый цвет
Кричащих зонтиков тревожит,
И плавится сургуч на коже
Сплетённых пальцев - сумма лет
В уплату за вино. За всё.
За пустоту … А там, в России
Снег в вечерах до боли синий,
И над полями - вороньё.
И тишина. И медный звон.
И свет. И белые одежды
Церквушек маленьких, где прежде
Тысячелетий длился сон.
|
|
 |
|
 |
|
|
|
|
 |
РЕКЛАМА |
 |
|
|
|
|
